Помощь зала

В новом социокультурном пространстве «Квартира» на набережной Мойки в Петербурге 16-17 декабря состоится премьера спектакля «Разговоры». В постановке Бориса Павловича, основанной на диалогах петербургских литераторов начала прошлого века, вместе с актерами участвуют люди с расстройством аутического спектра — студенты Центра «Антон тут рядом». О социальных театральных проектах написано немало, но всегда приятно получить более-менее полную картину происходящего: от истоков до современных практик. «Театралий» отвлек резонансного Виктора Вилисова от его основного вида деятельности, чтобы тот разобрался, как возникла арт-терапия, что такое психодрама и почему мы все можем играть в театре угнетенных.

В 1984 году Роберт Уилсон привез в Париж спектакль «Письмо королеве Виктории» («A Letter for Queen Victoria»), впервые показанный в Италии. На парижский показ он пригласил свою 88-летнюю бабушку Альму Хэмилтон, живущую в Техасе. Почти в каждом публичном выступлении, которое у Уилсона сводится к примерно одинаковому набору анекдотов, он пересказывает ее ответ на вопрос о самочувствии по прилете: «Oh, I am doing pretty good, Bob, but you should know that I have to take nine pills a day to stay alive. Three diabetic pills, two vitamin pills, one blood pressure pill, one liver pill, one heart pill, and without all those pills I’d just collapse», — мол, у меня все хорошо, вот только мне нужно глотать по девять таблеток в день, чтобы не помереть. Боб предложил ей принять участие в его спектакле в роли королевы Виктории, она с большой радостью согласилась, переживая только о том, что ей следует говорить на сцене. Уилсон сказал, что тирада про таблетки будет в самый раз.

Годом ранее для спектакля «Жизнь и эпоха Иосифа Сталина» («The Life and Times of Joseph Stalin») Уилсон выхватил незнакомого человека на улице, который, на его взгляд, был похож на Сталина, и убедил его сыграть в постановке. Занятием непрофессиональных актеров в современном театре сегодня поди кого-нибудь удиви, однако представьте, что вы попали на спектакль, коллектив перформеров которого состоит из больного шизофренией, человека с аутизмом, трансвестита, гомосексуала с девиантным поведением из бедной семьи и человека на инвалидной коляске. Впрочем, чего тут представлять, — это состав типичной труппы Пиппо Дельбоно, да и Ромео Кастеллуччи среди многих других режиссеров замечен в привлечении к постановкам секс-работниц и других представителей социума, оказавшихся в сложных жизненных обстоятельствах. Представьте тогда, что на сцене все происходит не для того, чтобы, собственно, показать зрителям спектакль, а для того, чтобы людям, в нем играющим, значительно полегчало — каждому по-своему. Это называется театр-терапия, и это, кажется, одно из самых перспективных направлений немедикаментозной помощи при подобных проблемах.

Арт-терапия, психодрама и Театр угнетенных

Психотерапевтическое сообщество относит театр к разновидности арт-терапии. Сам термин «арт-терапия» был введен в 1942 году британским художником Адрианом Хиллом, но подобные практики бытуют еще с конца XVIII века, когда они были включены в широкий раздел «моральной помощи» и применялись в основном к психиатрическим больным. Все это пошло от идеи, что фантазии ментально нездоровых людей следует не подавлять, а, напротив, изучать — как отражение того, что происходит у них в голове. В этом есть чисто лечебная необходимость: нельзя вылечить то, чего не понимаешь, а через искусство, как считается, пациенты способны выразить себя и свое внутреннее состояние. Поэтому в психиатрических клиниках давным-давно начали практиковать арт-терапию, которая заключалась, как правило, в рисовании, которое до сих пор считается самым распространенным ее подразделом. Однако в действительности она включает в себя несколько разделов, которые имеют отношение к танцу, музыке/пению, литературе и театру, из которого, в свою очередь, выделяются драматерапия и кукольная терапия. Эти два понятия описываются, собственно, двумя типами театра: нарративного/разговорного и кукольного. Драматерапия базируется строго на тексте и диалогах, проговаривании и проигрывании разного рода ситуаций; кукольная же работает с пациентами средствами кукольного театра. Поскольку здесь важно физическое взаимодействие манипулятора с марионеткой, такой тип терапии имеет отношение скорее к сенсомоторному развитию пациента, нежели к накоплению социальных навыков.

Профессионализация арт-терапии началась в середине прошлого века в англоговорящих и европейских государствах. Появились такие люди, как Адриан Хилл или Эдвард Адамсон, которые внедряли в собственную лечебную практику элементы арт-терапии. По мере распространения этих идей в профессиональном сообществе процесс перерос в учреждение ассоциаций: в 1964 году была основана Британская ассоциация арт-терапевтов. Аналогичная ассоциация в США была сформирована в 1969-м: уже двумя десятилетиями ранее в Штатах методы арт-терапии применялись для работы с детьми, вывезенными из немецких концлагерей.

Театротерапия же берет свое начало еще в первой трети XX века. Развитие этой практики связано с деятельностью австро-американского психиатра и психосоциолога Якоба Морено. Во-первых, следует отметить, что именно Морено принадлежит введение в оборот понятия «групповая терапия»: в 1917 году, еще будучи студентом Венского университета, он собрал группу секс-работниц, которым пытался помочь разобраться с проблемами стигматизации и других социальных давлений. Во-вторых, именно Морено вводит в психотерапию термин «психодрама» (которая, впрочем, не является в строгом смысле групповой терапией). Понятие появилось в начале 1920-х, когда Морено основал импровизационную театральную компанию «Театр спонтанности». На этих представлениях (разыгрывавшихся, впрочем, по конкретным текстам) в нарративе наступал определенный момент, когда исполнители обращались к публике и мотивировали их взаимодействовать: предлагать решения, ходы, развязки сюжетов. Морено полагал, что такой способ работы является продолжением психоанализа: ему казалось важным преодолеть пассивность пациента и заставить его перейти к действиям, в ходе которых он наиболее полноценно сможет помочь психотерапевту и себе решить терапевтические задачи. Интересно, что имея в виду исключительно врачебные цели, Морено также внес свой вклад в развитие собственно театральных новаций, имеющих отношение прежде всего к изменению позиции зрителя.

Работая над идеей психодрамы, Якоб Морено обращался к ключевому для тогдашнего театра понятию игры. Через проигрывание ролей и ситуаций, взятых из реальной жизни, как он полагал, пациенты способны получать необходимый для реабилитации социальный, психический, культурный и сенсомоторный опыт. Получение такого опыта помогает трансформировать личность пациента, расширять его представления о горизонте собственных интеллектуальных и физических возможностей. Не говоря о том, что разыгрывание ролей и пародирование является составной частью процесса выучивания социальных навыков в бихевиористской психотерапии, в социальных науках игра вообще занимает место одного из важнейших способов социализации.

Другой заметный деятель театра на стыке с психотерапией — бразильский режиссер Аугусту Боал (1931–2009). Изначально Боал занимался исключительно социальным театром с сильным политическим зарядом и уклоном в документалистику: в Бразилии он ставил классические пьесы, адаптированные к тяжелой политической ситуации, а затем перешел на совсем демократические (в смысле порога понимания) музыкальные спектакли со злободневным содержанием, которые стали причиной его ареста и изгнания из страны. Основанный им в 70-х Театр угнетенных работал уже непосредственно как психотерапия (по Боалу, угнетенные — это «простые люди» вообще, не имеющие возможности говорить и действовать под гнетом государства).

Многократно отмечая, что сам он не занимается психологическими проблемами, а только разбирает социальные драмы для помощи людям в бытовых и политических ситуациях, Боал в значительной части своей деятельности наследовал методам Морено: одной из главных его задач было нивелировать разницу между актерами и зрителями. Он использовал разные тактики пробуждения сознания и осмысления зрителями собственного тела, чтобы реализовать демократическую цель: дать безмолвным людям, сидящим в зале, возможность говорить и действовать самим — в частности, самим принимать решения о развязке пьесы (спектакли в многочисленных Театрах угнетенных, как правило, доходили по заранее прописанному сценарию до кульминации, после чего предполагалось вступление аудитории). Боал даже придумал специальный термин «spect-actor» («действующий в спектакле») вместо «spectator» («зритель»), чтобы обозначить форму существования человека в таком типе театра.

Коротко продолжая разговор о теоретиках театротерапии и учитывая, что в театре до сих пор присутствует разделение на перформера и наблюдателя, нельзя оставить без внимания имя русско-французского драматурга Николая Евреинова (1879–1953), который также разрабатывал свою теорию лечения театром — обращенную как раз не только к исполнителям, но и непосредственно к публике. Театр, по его мнению, с помощью имманентной ему жестокости художественного образа воздействует на зрителя и заставляет его меняться.

Художественные задачи против медицинских

Существует точка зрения, несколько вольно интерпретирующая идею драматерапии, но в целом почти верная. Она сводится к тому, что в сущности нет никакой разницы между терапевтическим театром и театром обыкновенным. Формально это правда, однако количество и качество театральных элементов (и их взаимодействие) в драматерапии делают ее специальным видом театра, который все-таки ближе к психотерапии, чем к искусству. Везде отмечается достаточно низкий уровень художественного качества текстов, которые разыгрываются на сеансах драматерапии; то есть «Гамлета» они, конечно, тоже ставят, но широко распространена практика сочинения текстов специально под каждую психотерапевтическую группу — этим занимаются специальные люди. Такая потребность обусловлена необходимостью максимально высветить в тексте проблему или ситуацию, которую нужно проработать с пациентом. В заслуженных художественных текстах очень часто конфликт бывает неочевидно проговорен или скрыт за слоями артистического материала. Тексты же для драматерапии нуждаются в некоторой примитивизации и концентрации внимания на конкретной проблеме. Наконец, у этого вида театра есть вполне определенная цель — поправить психическое и социальное здоровье пациента. Театр как терапия, вероятно, может быть спектакулярным для какой-то аудитории. Открытым остается вопрос, может ли обладать терапевтическим эффектом конвенциональный театр, в котором не задаются целью кого-то вылечить. Само понятие катарсиса в древнегреческой эстетике и античной философии, кажется, отвечает на этот вопрос положительно.

Роберт Уилсон, о котором шла речь в начале, своей ранней деятельностью это также подтверждает. Известна его дотеатральная творческая работа с детьми с разными нарушениями и особенностями психики и физиологии. Из многочисленных интервью Уилсона понятно, что он всегда преследовал собственные художественные задачи, однако невозможно не заметить тот мощный психотерапевтический заряд, которым обладают его ранние спектакли с участием подростков с особенностями: «Взгляд глухого» («Deafman Glance», 1970), «Письмо королеве Виктории» («A Letter for Queen Victoria», 1974), «Эйнштейн на пляже» («Einstein on the Beach», 1976). Он дает этим людям обрести собственный голос и манеру присутствия на сцене. По одной только дальнейшей художественной карьере Кристофера Ноулза, участвовавшего в некоторых спектаклях Уилсона, можно понять мощь незашоренной театральной терапии. До встречи с Уилсоном Ноулз учился в коррекционной школе, где его способ мышления и речи «исправляли» до нормального. Забегая вперед, следует сказать, что драматерапия в ее текущем виде все-таки далека от той натуральной творческой свободы, которую, например, давал Ноулзу Уилсон. Те тексты и рисунки, которые сочинял 13-летний мальчик с аутизмом, не имели бы никакого смысла для стандартной группы театротерапии. Там его попросили бы выучить роль или долго смотреть своему визави в глаза, что, вероятно, обновило бы его социальный опыт, но вряд ли так мощно сказалось бы на его творческом потенциале.

Как правило, терапевтические театры-студии и студии драматерапии являются носителями стереотипа о театре как о пространстве диалога, разыгрывания ролей и проникновения в психологические тонкости взаимоотношений между двумя или более людьми. Однако расширяя фокус от исполнительства к производству спектакля в целом, можно значительно увеличить арсенал терапевтических средств театра для различных групп людей. Это становится особенно очевидным, если учесть синтез искусств в современном театре. В арт-терапии же до сих пор принято разделение на рисуночную терапию, музыкотерапию, танцевальную и так далее.

Следует понимать, что, как и психотерапия вообще, терапия театром рассчитана на максимально широкий круг людей, которые могут обладать или не обладать особенностями психики или физиологии. Прежде чем переходить к примерам, нужно упомянуть о конкретных целях, которые разнообразные организаторы театротерапии себе ставят. В первую очередь подразумевается, что через терапию театром пациент улучшает собственные когнитивные способности. С некоторой небрежностью к точности терминов можно разделить гипотетические результаты такой терапии на интровертные и экстравертные. К первой группе относятся все трансформации личности, которые обуславливают отношение человека к самому себе. Предполагается, что в ходе театральных занятий у пациента кристаллизуется образ: самооценка приближается к адекватной, внутри появляется некий центр тяжести, нивелирующий навязанные социальные роли и стигмы, человек «вспоминает» или узнает о собственном потенциале — интеллектуальном, гуманистическом, физическом, а также рефлексирует по поводу собственных ценностей. Проигрывая типичные социальные ситуации, люди могут разрабатывать техники действия в опасных ситуациях, а люди с зависимостями, например, имеют шанс глубже понять негативные последствия для собственной личности и здоровья употребления тех или иных веществ.

Вторая группа имеет отношение к максимально широкому спектру работы, связанной с социальными контактами и публичным или частным самовыражением пациента. В ходе театральных занятий люди получают возможность обзавестись принятыми в социуме паттернами поведения в разнообразных ситуациях, не говоря о том, что групповая игра формирует или улучшает способность к взаимодействию на близких дистанциях: прямые взгляды в глаза, прикосновения, умение определять чужие эмоции и интонацию речи через голос, мимику и жесты.

Эффективность театротерапии (как и арт-терапии вообще) — вопрос дискуссионный. Если терапия с помощью изображения чего-либо на бумаге опирается — как минимум на базовых стадиях своего развития — на теоретические построения (предположения) Фрейда и Юнга, то теоретическая основа терапии театром (заложенная в числе прочих Морено и Боалом) значительно более расплывчатая. Основная сложность в исследовании эффективности этого метода заключается в том, что он применяется в полевых условиях, где почти невозможно как бы отгородить пациента от других методов лечения. Соответственно, даже если результаты будут выразительными, из них не получится выделить изолированную долю успеха, обусловленную театротерапией. В одном из примеров, о котором будет сказано ниже, авторы исследования отмечают, что «основным критерием эффективности проводимой работы является субъективная удовлетворенность пациентов занятиями в театральной студии, выражающаяся в повышении их самооценки, улучшении качества жизни, признании их творческих возможностей окружающими, желании участвовать в новых театральных и концертных постановках».

Софокл против стресса

Театротерапия, как уже было сказано, применяется в работе с представителями широчайшего набора социальных групп: легкие и тяжелые психиатрические больные, люди с разнообразными зависимостями, люди с травматическим военным или бытовым опытом, заключенные, люди без ярко выраженных проблем, тем не менее неудовлетворенные своим способом социального существования. Однако же наиболее часто используемой театротерапия стала в работе с людьми с расстройствами аутистического спектра. В этом смысле большой интерес вызывает кейс, описанный в этом исследовании 2010 года.

Для проекта SENSE (Social Emotional NeuroScience Endocrinology) Theatre была собрана группа из восьми детей (одна девочка и семь мальчиков) с расстройствами аутистического спектра, в которую были включены восемь детей (по четыре мальчика и девочки) без особенностей развития. Эта группа (участники от 6 до 17 лет) принимала участие в создании мюзикла, в результате чего, как предполагали исследователи, дети с аутизмом смогут улучшить фундаментальные социальные навыки (в частности, восприятие эмоций и запоминание лиц). Кроме того, была сформулирована гипотеза о возможности биологических изменений в организмах детей после занятий, а именно уменьшении количества стресс-гормона кортизола в слюне и увеличении количества окситоцина в крови. Биологические замеры проводились за неделю до первой репетиции, а затем в течение трех месяцев по несколько раз в дни двухчасовых репетиций, которые сначала проходили один раз, а затем по три-четыре раза в неделю.

Мюзикл был разбит на несколько сцен: сначала дети разучивали песни, затем позиции на сцене и простые движения, после — хореографию. Широко использовалось так называемое видеомоделирование: детей из второй группы без особенностей записывали на видео, которое давали смотреть детям из первой группы для разучивания ролей, в том числе эмоциональных реакций, движений и жестов. Результаты показали заметное снижение уровня кортизола; что характерно, оно происходило в первые полтора месяца. После этого уровень снижался, но уже незначительно. Улучшение в распознавании эмоций на лице было почти незаметным, однако память на лица в тест-группе после занятий была очевидно лучше, чем вначале.

Схожие цели преследует театротерапия в работе с больными шизофренией. Они обладают похожим набором расстройств: утеря социальных навыков, нераспознавание эмоций и интонаций, невозможность реализации эффективного социального контакта. С 2008 года в Кировской областной психиатрической больнице им. Бехтерева работает театральная студия «Белый ветер». В исследовании, в котором данная студия присутствует в качестве примера, поясняется, как именно театротерапия может повлиять на дестигматизацию пациентов, на увеличение мотивации и самоуважения, раскрытие человеческого потенциала и приближение к сколько-нибудь активной социальной жизни. Как и везде, в данном случае театральные занятия — лишь один (и не главный) из применяемых методов лечения пациентов, поэтому выяснить его изолированную эффективность не представляется возможным. Как уточняется в тексте работы, «основным критерием эффективности проводимой работы является субъективная удовлетворенность пациентов».

В 2009 году в США была основана театральная компания Theater of War Productions. Изначально они занимались тем, что устраивали театрализованные читки двух текстов Софокла — «Аякс» и «Филоктет» — перед американскими солдатами на территории военных баз и поселений. Прежде всего эта работа направлена на лечение посттравматического стрессового расстройства и связанных с ним жестокостью, агрессией и другими последствиями. Поскольку компания занимается практической деятельностью, а не исследовательской, о результатах говорить сложно. Однако в тексте The New Yorker об этой организации люди, работающие там, приводят несколько примеров того, с каких глубин отчаяния эти читки доставали солдат. Начиная с тривиального признания молодого рядового, что долгое время он думал о самоубийстве, но теперь его жизнь спасена, и заканчивая монологом 24-летнего солдата, побывавшего в Ираке и Афганистане, о том, как он после войны хотел убивать людей, понимал, что это недопустимо, и не мог рассказать об этом своей жене. Трагедийные тексты странным образом пробуждают в людях с посттравматическим стрессовым расстройством желание говорить о самых чудовищных вещах, которые их мучают. Это, конечно, не может не иметь терапевтического эффекта.

Помимо этих двух текстов Софокла, Theater of War Productions постепенно запустила еще 15 проектов для разных аудиторий. В проекте «Антигона в Фергюсоне» компания помощью текста Софокла обращалась к проблеме взаимодействия полиции и локальных комьюнити; проект «Прометей в тюрьме» использовал текст Эсхила для работы с заключенными и оздоровления отношений в среде сокамерников; «Геркулес в Бруклине» повествовал словами Еврипида о проблеме огнестрельного оружия и насилия и так далее. Кроме античных трагедий, организаторы брали и современные тексты для работы с аудиторией, испытывавшей проблемы с алкогольной и наркотической зависимостью, жертвами сексуального насилия. Судя по доступным видео, с художественной точки зрения все это выглядит так же чудовищно, как и весь американский театр целиком, но главное ведь не это, а то, что такая работа действительно помогает.

В городе Фолл-Ривер штата Массачусетс действует театральная группа Trauma Drama. Она предназначена для «трудных подростков» с девиантным поведением или подвергшихся разным видам насилия: травле, сексуальному насилию, насилию в семье. Арсенал методов организации сводится к простым театральным представлениям, в которых импровизация и сочинительство важнее исполнения. Подростки проигрывают одну социальную ситуацию за другой, таким образом научаясь избегать и разрешать конфликты, проговаривать собственные проблемы вслух и вытаскивать из подсознания свои травмы. Работники центра отмечают, что ведут исследования на предмет эффективности такой работы: заполняют опросники и анкеты, проводят интервью со студентами и замеряют некоторые физиологические данные вроде сердечного ритма и дыхания, которые демонстрируют уровень стресса. Результаты, впрочем, опубликованы до сих пор не были.

Российская театральная индустрия (если вообще позволительна такая формулировка) тоже идет проторенной дорогой в этом направлении. Во-первых, в России существует Российская арт-терапевтическая ассоциация, которая к театру в целом отношения никакого не имеет, но работает с ним как с одним из нескольких направлений терапии искусством. Во-вторых, значителен и выразителен тот опыт, который существует в инклюзивных проектах российских режиссеров, фондов и театральных компаний. Хотя бы то, что спектакль Бориса Павловича «Язык птиц» в прошедшем сезоне был номинирован на «Золотую маску» в разделе «Эксперимент», уже о многом говорит, как и вообще творческая биография Павловича, который, к слову, говорил, что не очень хочет, чтобы то, что он делает, ассоциировалось с инклюзивным движением. Это очень понятно: Павлович все-таки прежде всего режиссер, а не психотерапевт. Он, как и другие представители социального театра, разросшегося в России за последнее время и набирающего обороты, преследует, если можно об этом за него говорить, художественные цели. Большая удача для аудитории, что это — намеренно или нет — осуществляет еще и терапевтические функции, как в сторону зрителей, так и в сторону участников.