Ожила красная сцена

Юрий Анненков, известный портретист-эмигрант, обожал травить байки. В компании таких же, как он, русских эмигрантов он иногда рассказывал, живо, в лицах, забавную историю о том, как неожиданно стал «модельером революции». Говорил, как одевал красный Петроград и красную Москву, как сочинил костюм Троцкому и придумал форму петроградской милиции. Друзья-эмигранты Анненкову не верили, посмеивались, называли его «рассказочником» — знали, что Юрий Павлович очень любит приврать. Но в этой своей истории Анненков ни выдумал почти ничего. Фотографии и документы, разбросанные нынче по государственных архивам и частным коллекциям, подтверждают то, что Юрий Павлович так живо описывал в лицах. Он, действительно, был «модельером революции», единственным в своем роде.

«Ленин топтал мои платья»

1917-й год Анненков проводил в Петрограде. Осенью грянула революция. И юркий Юрий Павлович примкнул к большевикам, выразил полную солидарность с товарищами политиками и полную готовность душой и сердцем влиться в борьбу за новую жизнь и новое искусство.

Быстроногий Анненков бегал по петроградским кабинетам новых правителей, придумывал красочные шествия, мерз на митингах и отогревался лекциями для учащихся художественных мастерских: учащиеся читали по слогам и стыдливо потели при виде живописных Венер. Он готовил массовые зрелища в пользу русских военнопленных, участвовал в выставках, боролся за организацию всероссийского профессионального союза работников искусств… Был нарасхват.

В октябре восемнадцатого его вызвали в Москву и назначили председателем «флажной комиссии». Задача — подготовить оформление Красной площади к 7 ноября, годовщине Октябрьской революции. Художник носится из Наркомата имуществ в Моссовет, из Моссовета — в кремлевские кладовые, из кладовых — в художественные мастерские, оттуда — прямиком на площадь. И так ежедневно десятки раз, без отдыха, без сна. У него в подчинении «десятки портных», в его распоряжении «многие тысячи аршин материи». Количество Юрий Павлович все-таки преувеличил: судя по документам Наркомата имуществ, он получил только 5 тысяч аршин.

Сценарий действа незамысловат. Столица в празднично-траурном убранстве. Венки, лозунги, плакатная живопись. Трибуны в кумачовых полотнищах. Оркестр возвещает начало парада. Маршируют войска, гудит авиация, по площади проходят штатские (рабочие, химики, инженеры) и за ними члены IV Съезда. Ленин открывает цементную доску «в память погибших за мир и братство народов» и, поднявшись на трибуну, кричит победную речь.

Анненков из кожи вон лез, чтобы успеть к сроку. Он вместе с десятками рабочих сделал лозунги, расписал плакаты и срубил гигантскую платформу для выступления Ленина. Он дико устал, едва держался на ногах: не спал целых две недели! И, между делом, совершил истинно героический поступок. Несмотря на дефицит материалов, умудрился умыкнуть из-под самого носа Наркомата имуществ несколько аршин кумачовой ткани — на платье своей супруге. Он ликовал, как юнец. Но в самый последний момент ему позвонил Николай Подвойский, член Реввоенсовета. Диспозиция изменилась, срочно нужны дополнительные трибуны для членов правительства и других официальных лиц. «Товарищ Анненков, быстрее, полагаемся на Вас, не забудем».

Делать нечего. Ночью с 6 на 7 ноября Анненков побежал с рабочими и саперами в беспробудную мерзлую ночь строить тумбы, подмостки. Кумачовой ткани не хватило. И художник скрепя сердце выстелил перед трибуной на ступенях тот самый прибереженный красный текстиль. В 9 часов утра Ленин проворно зашагал по несбывшимся платьям супруги. Так вождь революции растоптал прекрасную мечту о революционной моде и красных платьях.

«Я одевал Петроград»

В ноябре 1920-го Анненков принял участие в подготовке массового шоу «Взятие Зимнего дворца», которое планировалось показать на площади Урицкого (бывшей Дворцовой) в честь третьей годовщины революции. Главным режиссером назначили Николая Евреинова. Юрия Павловича выбрали главным художником.

У арки Главного штаба соорудили «белую» и «красную» трибуны. Шоу открывал актер, игравший Керенского. Его лай, театральные жесты, оловянный марш-марш по сцене заводил статистов. «Белая» платформа учащенно двигалась в ритм станков, печатавших ассигнации. Трудовые массы на «красной» платформе уныло наблюдали триумф «капиталистов». Но вот раздались голоса: «Ленин, Ленин». Ожила «красная» сцена. Вождь пролетариата диктовал новый ритм. Под его картавое «тга-та-та» задвигались рабочие, усердно заработал пулемет. «Белая» платформа пустела, ее статисты в автомобиле мчали в Зимний дворец. Так заканчивался первый акт. Акт второй — взятие Зимнего. Дворец превращен в театр теней. Слепые прожекторы (целых 150 штук) хаотично ощупывают фасад. Непрерывно грохочут орудия «Авроры». Под треск винтовок и рев шрапнелей прожекторы медленно и дружно сходятся на огромном красном полотнище над поверженным Зимним дворцом.

В постановке задействовали от 8 до 10 тысяч актеров. И каждого Анненков должен был одеть соответственно роли. Проблем с «красной» платформой не возникло. Рабочая, простая одежда 1920 года почти ничем не отличалась о той, что носили вершители Октября. Гораздо больше времени и нерв Юрий Павлович потратил на костюмы артистов «белой» платформы. Здесь должны были заседать заплывшие ленью министры, перекатываться тугими мешками черно-белые капиталисты, отсюда должен был вещать Керенский, призывая юнкеров и женщин ударного батальона дать отпор красным бунтарям.

Но обошлись малой кровью: «белым» сшили лишь то, что нельзя было найти. А в революционном Петрограде можно было найти почти все. На армейских складах и в реквизированных дворцах высились горы рубах, мундиров, сапог, фуражек, кирас, касок, фраков, цилиндров, папах. Судя по кадрам «Взятия Зимнего дворца», статисты, игравшие министров, надели подлинные мундиры сановников и чинов императорского двора. «Банкиры-спекулянты» шарами катались по сцене в черных фраках, пальто и цилиндрах — их подобрали из революционного реквизита, кое-что вытребовали из театров. Со статистами, изображавшими армию, было проще: шинелями, гимнастерками, погонами и папахами были завалены петроградские цейхгаузы. На старых кадрах постановки видны замечательные детали времени. К примеру, актеры, изображавшие генералов на «белой» платформе, играли в подлинных парадных киверах конца 1900-х годов.

Анненков отвечал не только за костюмы, но и за революционный реквизит. Он получил броневики, пулеметы, винтовки и разрешение властей использовать крейсер «Аврору», который для этих целей пришвартовали у набережной поблизости с Зимним дворцом. Накладки, конечно были. Но шоу удалось. И щедрое «красное» правительство выделило постановщикам премии. Анненков, как и его коллеги, получил табак на сто папирос и два килограмма мороженых яблок. А Евреинова, главного режиссера, одарили, сверх того, лисьей шубой, у которой, вероятно, была столько же богатая старорежимная биография, как и у вещей, участвовавших в шоу.

Формотворец

В начале 1920-х Юрий Павлович, тонкий знаток костюма и щеголь, участвовал в разработке настоящих, а не сценических, костюмов. В 1923-м по заданию Льва Троцкого он придумал ему особый форменный наряд, в котором председатель Реввоенсовета позировал для портрета. На Льве Давыдовиче были непромокаемое полувоенное пальто с карманом по середине груди, эффектные кожаные перчатки с длинными крагами, сапоги, фуражка с автомобильными очками, планшет, кобура. И никаких опознавательных знаков: ни петлиц, ни нашивок, ни красной звезды. В костюме Анненкова Троцкий преобразился в полубога, в военного демиурга воистину вселенского масштаба. Понятно, что этот костюм очень понравился Льву Давыдовичу.

Но были в творчестве художника другие проекты формы.

Во время революции Юрий Павлович свел близкое знакомство с Борисом Каплуном, заведующим административным отделом Петросовета. Это был настоящий романтик. Кровожадный и жестокий, тонкий знаток пыточного искусства и обожатель всяческих занятных аппаратиков. Он находил особую прелесть в эксгумации великокняжеских останков и считал главной своей партийной задачей строительство крематория в Петрограде, заваленном безымянными трупами. В 1920-м крематорий был открыт, став первым в советской республики. Товарищ Каплун, его вдохновенный создатель, лично руководил запуском регенеративной печи «Металлург» и торжественно (рисуясь, конечно) сжег первого покойного — красноармейца Малышева, девятнадцати лет от роду.

Гурман Каплун придумал особое ночное развлечение: гостей, которых собирал у себя на служебной квартире, полной реквизированной мебели, картин и орудий убийства (для будущего музея криминалистики), он приглашал на кремацию трупа, специально для этого приготовленного. Гости редко отказывались. Предложение Каплуна стеснительно принимали даже тишайшие балерины: любопытство побеждало страх. И потом они, счастливо избежавшие репрессивных советских печей, живописно пересказывали увиденное — как вспыхивал гроб, как он разваливался на части, как вдруг в огне поднималась рука безымянного трупа, как искрились глаза и выливалась синяя магма мозга.

Каплун был милейшим человеком. Чувствительным, на редкость образованным. Он искренне любил поэзию и музыку, имел персональную ложу в Мариинском театре, неплохо разбирался в балете, но лучше — в балеринах. Он искренне, от всей души, помогал Блоку, Анненкову, Гумилеву. Щедро делился с ними наркотиками и эфиром и раздавал заказы: к примеру, написать заметку в журнал «Красный милиционер» или прочитать лекцию в Первой общеобразовательной коммуне милиционеров, которую он же и основал.

Каплун очень заботился об интеллектуальном уровне и нравственном облике блюстителей порядка. Пекся даже об их внешности. Анненков упоминает (правда, всего только раз — во французской книге «Одевая звезд») о том, что они вместе разработали первую форму для петроградской милиции. Каплун действительно активно участвовал в разработке формы и лично контролировал, как ее носили: сохранились его донесения 1918 года на имя Военного комиссара Северной области. Но форма милиции в тот период утверждалась на более высоком уровне — коллегией НКВД. Каплун и Анненков, если имели какое-то отношение к новому регламенту, то лишь опосредованное. Впрочем, это не помешало Юрий Павловичу сочно рассказывать о Каплуне и о том, как они вместе сочинили форму милиционерам.